Исполнитель одной и главных ролей в сериале СТС «Закрытая школа» компании АМЕДИА рассказывает о герое, съемках в этом рейтинговом проекте и о своей жизни за кадром.
- Александр, герои в мистическом сериале все с двойным дном. Какова оборотная сторона Князя?
Так сложилось, что в силу своей специфической внешности я играю персонажей, которых принято считать отрицательными.
— На каком-то этапе моей жизни близкие мне люди объяснили, что пока я не начинаю говорить, я кажусь высокомерным, снобствующим, надутым человеком. Поэтому даже в жизни я стараюсь как можно скорее начать говорить с человеком, чтобы он понял, что я не таков, каким кажусь с первого взгляда. Когда я играю сотрудника ЦРУ, я всегда изначально рассматриваюсь, как отрицательный герой. Если же я генерал ФСБ, то я изначально положительный. А вот в Америке все воспринимали бы наоборот! И как профессиональный врач-психотерапевт я убежден, что не бывает абсолютно плохих или хороших людей. Мы многослойнее и глубже. Я в каждом персонаже стараюсь показать позитивные моменты, которые не видны на первый взгляд.
- Но для зрителя «Князь» — все-таки главное зло или нет?
— В чем его зло? Князь, по-моему, даже и выписан не злодеем. Князь подается, как человек твердый и жесткий, но кто и когда сказал, что жесткость — это зло?! Для того чтобы добиваться своей цели, надо уметь общаться. Если ты руководитель — руководить, если подчиненный — подчиняться. Князь — один из тех людей, что живут в ладу с самим собой, и четко знают, чего хотят. И очень часто, когда человек знает, чего он хочет, его интересы сталкиваются с интересами других людей. Можно заставить кого-то делать то, что тебе нужно, а можно объяснить, зачем человеку должен это сделать. Я в своей практике руководитель. И часто я объясняю подчиненным, почему надо сделать именно так. Но иногда сделать нужно быстро, и я скажу: «Сделай, пожалуйста, как я хочу. Я потом объясню, зачем это нужно!» И в этот момент человек может обидеться. Но значит ли это, что я плохой и злой?
- Окажись вы в такой школе, вы бы стали бороться за правду, или сбежали бы?
— Я не то что бы стал, а именно так всегда и поступал. В детском саду, когда воспитательница замахнулась на меня линейкой, я вскочил на стол, и достаточно громко заявил: «В советской стране детей не бьют!» Мои родители стали ждать, когда за ними придут. Но последствий не было. Однако согласитесь, что в сталинское время это был опасный поступок даже со стороны ребенка.
В школе, в пятом классе, меня не взлюбила учительница математики. Хотя я и сам, признаться, не любил этот предмет. Но она за одну из контрольных работ поставила мне «тройку», а мне казалось, я написал ее намного лучше. Я обратился к директору школы, работу мне дали переписать, и я получил «пятерку». От этого меня, конечно, больше не полюбили, но я добивался справедливости даже в мелочах.
- Повзрослев, вы стали более толерантным?
— И да, и нет! В зрелом возрасте у меня были конфликты с представителями определенных инстанций в связи с госпитализации в психиатрическую больницу людей, которые не имели показаний к принудительной и экстренной госпитализации. В советское время был период карательной психиатрии. С этим я боролся, и борьба стоила мне четырех лет свободы. Кроме того, я выступал против призыва в армию людей, которые служить не хотят. Надо использовать человека там, где он будет полезен. Если он не хочет, он все равно служить не будет, он будет заниматься членовредительством, будет нападать на сослуживцев и командиров. Я считаю, если государство не сумело смотивировать человека на службу в армии, как например, это происходит в Израиле или в советское время было на Украине, то это проблема только государства. В России ведь раньше считалось позором не служить в армии. Почему сейчас, иначе? А меня обвинили в подстрекательстве, и пропаганде уклонения от службы в Советской армии. И вот, окажись я в школе, в которой происходили бы такие нарушения, я также, боролся бы с любыми несправедливыми обстоятельствами.
— Припомните ваши детские страхи?
— Больше всего я боялся высоты! Этот страх у меня связан с качелями. Даже не страх, а скорее неприятное ощущение. Со временем оно рассосалось. Я занимался йогой, карате, изучал специальные упражнения и научился с этим как-то справляться. А больше никаких страхов не было...
Вообще, все познается в сравнении. Сейчас я во всем счастлив. Знаете, почему? Я все сравниваю с тюрьмой. Все, что лучше тюрьмы, для меня счастье. Хуже, чем в тюрьме быть может быть только тюрьма в тюрьме. Например, карцер, где я тоже побывал. Вот когда меня вернули из карцера в общую камеру, у меня было полное ощущение, что меня вернули домой. Поэтому, когда я попадаю на гастролях в гостинице в номер, где нет кондиционера или холодильник плохо функционирует, стоит не плазменный, а обычный телевизор, и кого-то это беспокоит, и у меня возникает чувство иронии. И я тихо и светло улыбаюсь. Просто ребята не знают, с чем сравнивать.
- Но в детстве же вам тоже не было, с чем сравнивать. Все эти ужасы вы же прошли в более зрелом возрасте?
— В детстве я жил совсем не в роскошных условиях. Мы жили в Питере в традиционном «колодце» на седьмом этаже без лифта, в коридорной системе, в пятнадцатиметровой комнате впятером: я, мама, папа и две бабушки. И все работали. А я очень много времени проводил на общей кухне с соседями, или во дворе с пацанами, среди которых были очень разные люди в социальном и нравственном плане. В Питере тогда было очень тяжелое антисемитское время. Я был одним из немногих евреев во дворе. Поэтому сейчас меня напугать очень сложно. А потом, после Питера, был Урал, была Пермь, город Березники, который в миру назывался «город без фраеров», где одни лагеря вокруг, и куда я пришел молодым врачом. Но я рос в интеллигентной семье, в атмосфере любви к другим людям, сочувствия, уважения. У нас всегда были животные, за которыми я ухаживал. Это очень важно для развития ребенка. У меня до сих пор есть пес Чаки, породы хаски, ему уже 15 лет. Поэтому, оглядываясь в мое детство, мне было не до детских страхов. На это не было ни времени, ни места.
- А сидели ли вы с друзьями у костра, рассказывая страшилки?
— Сидели! Но я сам не рассказывал страшилки, мне не нравилось, когда люди пугаются. С моей точки зрения в этот момент со стороны того, кто рассказывает, есть некий элемент жестокости и садизма.
- Как у вас сложились отношения со съемочной группой? Здесь же очень много молодых актеров.
— А я молодой актер пожилого возраста. Сравнительно с моим возрастом, я актером стал недавно. У меня всего 11 лет актерского стажа, и то в России я снимаюсь всего 7 лет. Я отличаюсь от моих сверстников, у которых есть в истории яркие молодые роли. Я по возрасту должен относиться к пожилым актерам, а по стажу — молодняк. И мне очень комфортно в этом состоянии! Многим актерам и режиссерам кажется, что я был всегда. Меня радуется, когда мне говорят: «Мы вас помним еще по советским фильмам!» До отъезда в Америку я был не актером, а врачом-психотерапевтом. А в Америке я живу уже 22 года. Именно там я закончил актерскую школу Ли Страсберга. И большинство моих друзей из актерской среды — молодые. Например, сестры Арнтгольц, Саша Ефимов, Андрей Финягин, Олег Харитонов, Поля Полякова. И такое общение делает меня более близким к ним, чем к моим ровесникам.
- А нет сожаления по этому поводу? Знаете, как у всех актрис в каком-то возрасте возникает комплекс, что Джульетту они больше не сыграют, осталась только старуха Изергиль?
— Вы знаете, Джульетту я, пожалуй, и раньше бы не сыграл! А если серьезно, мне все говорят, что сейчас я выгляжу намного выигрышнее и привлекательнее, чем выглядел, когда был молодым. И может быть начни я сниматься тогда, я вызывал бы совершенно другие чувства, чем вызываю сейчас. Ко мне бы относились хорошо, но по-другому. Я был бы положительнее, и реагировали на меня как на положительного героя. А как ни парадоксально, такая реакция менее острая! Любую женщину больше привлекают отрицательные герои. И никто не знает, был бы я тогда актером в этом возрасте или бросил бы это занятие.
- Имея такой опыт, что вы можете сказать о режиссерах, что работают над сериалом «Закрытая школа»?
— Мне нравятся оба режиссера, что работают над сериалом. Я очень ценю, когда после успешно снятого дубля, они говорят: «Классно! Здорово! Потрясающе!» В общем, заслуженно, а иногда даже незаслуженно хвалят актера и поощряют его. Есть режиссеры, к которым подойдешь с вопросом: «Как получилось?» А он ответит: «Если я сказал «Снято!», значит, нормально». Вот когда я снимался у Резо Гигинеишвили в фильме «Жара», то после снятого дубля он говорил: «Аплодисменты артисту Рапопорту! Аплодисменты артисту Чадову!». А сейчас мы снимались у Сережи Басина в картине «Чужое лицо» с Сашей Домогаровым, Саше Пашутиным и молодой дебютанткой Даной Агишевой, так у него чисто американская манера общения с артистом. Он говорил: «Стоп! Ребята, это просто улет! Я такого никогда не видел! Потрясающе! В Голливуде такого нет! Но так, чисто для гарантии, еще один дублик». Он поднимал актера выше Останкинской башни, а потом просил еще один дубль, чисто для успокоения совести. Вот так надо работать! А так бывает не всегда!
- А каков же тогда выход из ситуации?
— Я всегда говорю: «Добрее надо быть, ребята!». Это касается и режиссеров, и актеров. Нужно быть внимательнее к людям, сострадательнее. Я даже этот текст вношу в свои роли. Например, позавчера мы в другом проекте снимали сцену, где идет сходка воров в законе. И один из воров наезжает на бизнесмена, и мой персонаж ему заявляет: «Спокойно, сибиряк! Добрее-добрее!» Уже все, кто со мной работал, знает, что это мой слоган, мое кредо по жизни. Потому что даже самый плохой человек на свете может оказаться не таким плохим, если с ним по-другому обходиться и попытаться в нем разобраться.
ИСТОЧНИК: vokrug.tv